«Рождённая среди снега, в окружении шамхарров сердца чьих покрыты льдом, она станет отличной представительницей этой проклятой семьи, и со временем превзойдёт деяния своих собратьев.»
Холод…боль… разочарование… всё это смешалось в душе одного существа. Ненависть, чувство одиночества – всё это ощущалось в воздухе. Морозный он нёс с собой свежесть, и привкус стали, ядовитый для кожи, он заставлял пугливо жаться к каминам, укутываться в меха и ждать. Ожидание того когда придёт светлый миг и заберёт наконец эту сволочь! О да, самый долгожданный момент для большей части Рода за всю историю его существования и создания. Наконец не нужно будет носить маску боли и печали, подавать лекарства, сидеть в холодной комнате и смотреть на того кто загостился в этом мире и притворно вздыхая, сочувствуя, выполнять просьбы больного: принести то, подать это, позвать того, рассказать о том. И мысленно желать провалиться этому ублюдку, взывая к смерти, чтобы та поскорей забрала этого старика. Слишком долго стоял у власти, пора и честь знать.
И вот опять она идёт, поднимаясь по лестнице, о чём извещал стук каблуков. Темнота отступает под неровным пламенем свечи и появляется она – проклятие рода, ненавистная всем остальным жёнам, претендентка на власть и трон. Молча проходя мимо та, не обращает внимания даже на детей, но прекрасно слыша шепот и ругательства, что, не скрывая, говорят мачехи. Так и не приняла, не смерилась, не полюбила,… да и разве эта бессердечная дрянь умеет любить? Нет, она никогда не любила, не пыталась, всегда бежала от этого. Защищая себя и свой внутренний мирок жалкой душонки. И сейчас она опять одна, вроде бы со всеми, но душа и сердце окаменели, а точнее заледенели благодаря северным ветрам и самому подсознательному желанию девушки.
Уж слишком велик страх того, что полюбив и отдав кому-то своё сердце, она окажется во власти его и почувствует боль от предательства. Да, все предают, даже те, кто выглядит как белые и пушистые – на самом деле, те ещё твари, умело скрывающиеся за маской. А она, не прячется, только осторожничает, ведя себя как снежная королева. Жаля своим холодом, уничтожая все чувства кроме обычного уважения между собеседниками. Но потом, если кто-то сумеет пройти сквозь пустыню льда, то будет вознаграждён, ибо, как говорят: таких людей мало. Они любят всем сердцем, хотя так же и ненавидят; готовы примчаться в любую секунду, но так же будут ворчать, узная причину беспокойства; они будут доверять тем, кого назовут близкими, так как полюбят всей душой и будут, чёрт их побери, защищать до последней капли крови. Да, собственники, но лучше быть их территорией, чем исчезнуть для неё.
Хотя, маленькая привязанность всё равно останется и светлая часть души, маленькая крупица, что теплится в сердце и навсегда та останется, захочет простить, поставить себя на чужое место, а потом найти светлые качества, черты характера – всё то, что поможет простить и заново полюбить, вновь прощая всё и наступая на те же грабли. А потом опять боль, разочарование, желание вырвать своё сердце, напиться и забыться, уйдя от жестокой реальности. Да, Камелия Гротес получилась такой, вобрав в себя всё самое лучшее от матери и худшее от отца. Как бы она ненавидела себя за это, как бы не молила про себя о том, чтобы нашёлся тот, кто бы полюбил, понял, простил все недостатки, ценил за душу, сердце, за чистые помысли, за умение прощать, не видел бы в ней замену своей настоящей любви или сосуд, в который можно вложить все страдания и чувство, что поедают внутри. О сколько раз она молилась столько же и проклинала всё, что связано с сердцем и мужчинами. Пока не научилась ставить на сердце замок и печать, сковывая льдом и убеждая себя до безумия, что любви нет – это просто влечение между мужчиной и женщиной, потом мучатся, страдать, мечтать забыться и шептать, засыпая: люблю ненавидя…
- Отец проснулся?
Ответа нет, словно был брошен в пустоту, только шёпот прокатился по комнате, злобное шипение взрослых змей, а дети, которых она раньше любила и даже могла поиграть – сидели, молча в уголке, наблюдая за матерями. Которые сидели на кушетках, в креслах, стояли около большого камина и пересматривались, перешёптывались, ожидая, этого момента – начала объявления войны за власть. Да, это миг близок, старый лис уже подыхает самой ненавистной смертью – в кровати. Так и не дождавшись ответа, Гротес поставила канделябр на столик и подошла к огромным дверям, что были словно пастью в логово льва: взявшись за ручки, велтаро тихо вздохнула, почувствовав волнение – двери открылись быстро, наверное, к этому добавился ещё и порыв сердца.
Шаг в темноту, руки сжаты, дыхание ровное, но сердце бьётся через раз, зрачки расширились, огромный ком в горле, что не позволяет поприветствовать старика лежащего на кровати с должным ему уважением. Взмах руки – резкий, прерывистый, который дал понять слугам, что бы они выметались к чёртовой матери. А дальше она вместо того чтобы подойти к кровати, увидеть лицо, глаза, почувствовать сочувствие к нему, тому кто дал ей жизнь, кровь и плоть; подошла к окну, открыв его и впустив в темноту – свет, которые резал по глазам и давал возможность хоть что-то рассмотреть.
- Боишься… - тихий голос, когда-то подобный звону стали во время боя, сейчас звучал жалко, не подходя главе Дома. – Ты никогда не изменишься….
Дрожь по телу в ответ на слова, как бы она не хотела называть его отцом, но всё же этот человек имел над ней власть, неоспоримую и неограниченную. Чёртова марионетка, под властью опытного кукловода…
- А ты знаешь, - закашлявшись, он откинулся на подушки, - ты оправдала мои надежды. Да, не смотри на меня так, это правда, – он усмехнулся, видя удивление на лице дочери. –Подойди ко мне.
Безвольно, не имея сил сопротивляться, Гротес подошла и села на краешек кровати, сложив руки на коленях, опустив голову, стараясь не смотреть на главу.
- А сейчас слушай, - в голосе появились повелительные нотки, и зазвучала былая сталь. – С самого рождения я тебя ненавидел, презирал, но ты была точной копией твоей матери. Такая же железная леди – проклятие нашего рода – хриплое дыхание со свистящим звуком вырывался из лёгких. – Но ты сдалась. Да, я сумел вылепить из тебя совершенно новое существо, вырезал долго, кропотливо, уничтожая всё то, что было в тебе раньше, все добрые, светлые и хорошие качества, что были заложены в тебе. Всю твою жизнь, я спланировал с того момента когда ты впервые разбила древнюю и самую любимую вазу Амелии.
- Я сама стала такой – прошептала девушка, стиснув руки так, что ногти впились в ладонь. – Ты не приложил совершенно ничего для моего воспитания, развития, ты никто в моей жизни…
- Вот видишь, - он усмехнулся, - ты стала такой же, идеальной, холодной, железной, бессердечной – идеальным оружием в руках опытного кукловода. Да, не спорю, раньше я сомневался, что ты станешь такой, полагал даже больше надежд на твоего брата, он мог быть прекрасным кандидатом, но ведь ты - выиграла! – его хохот превратился в кашель, который душим и мешал дышать. – А я ставил на другую лошадь и впервые проиграл, но это ведь мелочи, не так ли, Камелия?
- Неужели ты играл всё это время? Нашими жизнями? Зачем тебе это было нужно? – пустые вопросы, глупые, которые ничего не изменят, только ещё больше растравят рану в том месте, где раньше было сердце. Как бы она хотела по-настоящему вырвать сердце, своими же руками с помощью семейного кинжала дома – вырезать при всех своё сердце, положить в коробочку или сжечь к чёртовой матери, чтобы стать такой же, как эти статуи что окружают её: холодной, без эмоциональной, как мрамор, что не несёт в себе теплоты, дружбы, каких либо чувств кроме холода и спокойствия. Да, это самое прекрасное состояние, когда только пустота в душе….
- Да, играл и не жалею, так как ты знаешь насколько кропотливо было вырезать вас? Это было долго и медленно, ненавистно подчас, иногда я опускал руки, но потом опять брался за нож и вырезал, кроил, пачкал свои руки – делал всё, ради нового оружия, что оставит след в истории империи, прославит наш Дом и возведёт его до новых высот!
- Я тебя ненавижу, - как давно эти слова срывались с губ в темноте комнаты, когда она смахивала слёзы, закусывала губы от боли.
- Я всегда удивлялся тому, почему я всё ещё жив? – его рука, довольно уже сухая, старческая, морщинистая, схватила её шею и заставила наклониться. Тихий шёпот, прерывался кашлем, что рвался наружу, брызгая кровью, но сути не меняя. – Я знаю, что ты сделала. Знаешь, я был не уверен в тебе до того момента, как ты убила его. Да, я знаю, что ты убила своего брата, кинула в самое захолустье и он даже жив – хриплый хохот, капли крови попадали на лицо и шею дочери, - и сейчас находится в цепях, испытывая невероятную муку, вынося удары кнута, слыша ругань смотрителей, и ненавидя тебя. Мечтая вернуться и надеть на тебя цепи и сделать с тобой тоже, что ты с ним. Я видел его, слышал крики твоего братика, а знаешь, он тебя любит, - рука опустилась, давая возможность девушке выпрямиться, вскочить с кровати, обхватив своё горло и смотря на отца.
- Но почему?
- Потому, что ты - моя собственность и ты избранная из всех моих детей, ты лиса, - то ли презрение то ли гордость то ли грусть звучала в его голосе, непонятно, но он продолжил. – Ты ровня мне, будущая чёртова глава Дома Последней Бури. Его проклятие, что принесёт либо величие, либо позор…
- Но почему ты тогда его не убил? Или не освободил? – голос стал хриплым, ком в горле мешал говорить, слезы жги лучше любой раскалённой стали, сердце хотело вырваться из груди… такое чувство, словно её опять загнали в клетку, пинают, тыкают палкой и ещё при этом противно улыбаются – садисты… - Он ведь твоя плоть и кровь!
- Как и твоя, - с усмешкой заметил отец, наблюдая за реакцией дочери. – Почему же ты не убила его, ведь у Андриана остался тот шрам, да, видел – ужасное напоминание о любимой сестричке.
Не может она стоять на одном месте, развернулась и начала мчаться по комнате, как шамхарр в клетке, подол платья шуршит по полу, руки притиснуты к груди, глаза бегают с одного предмета на другой, мысли прыгали, путались, если бы она могла заплакать как в детстве, прижаться к няне или матери, то непременно бы это сделала.
- Успокойся – лениво, совершенно наплевательское отношение, такое как обычно.
- Что ты хочешь? – застыла как льдина, руки сжаты, ногти впились в ладони, губа закушена до крови, глаза закрыты, совсем не дышит – напряжена, как тетива и ждёт решение отца.
- И ты говоришь, что я тобой не управляю? Ты моя кукла, моя рабыня, моё наследие – хриплый кашель, - и знаешь что? Мне нравится, что из тебя получилось. А сейчас - вон
Последний приказ прозвучал как пощёчина, когда он растравил её душу, заставил страдать и почти, что умолять о пощаде, почувствовать себя вновь жалкой и безвольной – ударить больнее, чем витой плетью с острым наконечником по голой коже. Камелия повернулась, резко, как порыв ветра, что пробирает до костей; бросила презрительный взгляд на кровать, где покоился отец и белые губы от ненависти и злости.
- Я тебя ненавижу и презираю всем сердцем, ты создал меня, выкроил заново, создал новое извращённое оружие, которое тебя же и уничтожит – подойдя к кровати, асканка холодно посмотрела на отца. Он стал стар, немощен, не достойный этой роли и должности. Серебряный лис исчез, теперь это жалкая тень, которую нужно уничтожить. – Ты сам виноват в этом, старый дурак…
Рука потянулась к подушке, глаза сосредоточены, голова – пуста, словно робот: движения медленные, размеренные, сосредоточенные – она знала, как это делать, словно видела и делала сотни тысяч раз… подушка медленно легка ла лицо отца, который не сопротивлялся, только смотрел и шептал что-то, совершенно не разборчиво, но она словно слышала проклятие его на род её, но будущее – заклятие которое невозможно убрать. Слегка надавила, с каждой секундой понимая, что обратно дороги нет, но потом бросила, откинула подушку, прикрыв рот рукой и убежав из комнаты, пытаясь спрятаться и вычеркнуть из памяти всё это. Прекрасно осознавая, что навсегда запомнит этот вечер, эти слова, которые отпечатались в самом сердце словно метка, раскалённым железом и оставили свой след на всей её жизни… новое оружие, новый человек, новая судьба и цели. Ирония судьбы, когда чудовище рождает более совершенное порождения зла, которое должно принести кому-то возвышение, при этом уничтожив других и погибнуть самостоятельно…
И где-то там, в тишине комнаты, где ветер гуляет и играет с пламенем свечи, где боль смешивается с презрением, где когда-то рождались безумнейшие планы, что приносили победу и величие Дома Последней Бури, где родился когда-то знаменитый серебряный Лис – умирает великий велтаро, гордость и опора всего Рода, Джейсон Гротес, который с грустью смотрел на дверь, в которую убежала его дочь, мучаясь от приступа кашля, чувствуя привкус крови на губах, он задыхаясь прошептал слова, что будут преследовать её всю жизнь:
"не подведи меня, лиса…"
